Генерал сидел молча, разминая в руках вытащенную из портсигара папиросу. В его прищуренных глазах пряталась ласковая, с хитрецой, усмешка. Его ли, почти тридцать лет прослужившего в армии, бывшего командира конной разведки в дивизии Щорса, могла обмануть эта -ненужная суета? Именно спокойствие, царившее в блиндаже перед приходом генерала, убедило его в том, что люди сделали все возможное, чтобы обеспечить успех предстоящего боя.

В углу блиндажа, у самого входа, у аппарата сидел телефонист. В тишине он непрерывно бубнил хриплым, простуженным басом:

- Зефир! Зефир! Ты слышишь меня? Это я, Тюльпан! Тюльпан, говорю, я! Ты слышишь меня, Зефир?! Эго я, Тюльпан. Как у вас там? Спокойно, говоришь? Ну и хорошо! Это я связь поверяю.

Переждав полминуты, телефонист начинал снова:- Роза! Роза! Как ты меня слышишь?! Это я, Тюльпан! Поверка! Как слышишь меня?

Комдив был любителем и знатоком цветов. Сейчас, слушая, как за его спиной хриплый бас уверял какую-то Розу в том, что он Тюльпан, генерал не мог не рассмеяться. Ему захотелось взглянуть на этот «цветок». Он оглянулся, но свет лампочки, стоявшей на столе, не достигал угла, где сидел связист. Комдив увидел только заляпанные грязью ботинки, не менее чем сорок пятого размера, и такие же грязные обмотки, обтягивавшие худые и длинные ноги телефониста. «Да, Тюльпан! Ничего не скажешь. И придумывают же связисты себе позывные», - усмехнулся он про себя.

А время шло. Генерал взглянул на часы и вопросительно поднял брови.

- Что такое? Неужели мои спешат? Последняя минута истекла.

Но в этот момент донесся шум залпа гвардейских минометов.

- Началось, - сказал генерал, и все вокруг облегченно вздохнули.

Гул артиллерийских залпов нарастал с каждой секундой. Уже через минуту блиндаж дрожал мелкой непрестанной дрожью. С потолка, сквозь щели между бревнами, начали сыпаться тонкие, веселые струйки песка. Генерал встал и, сгибаясь в низких дверях, вышел наружу.

Рассвело. Генерал, вышедший с началом артподготовки из блиндажа, так и не возвратился в него. Поспешившему вслед за ним подполковнику Горшенину он сказал ворчливо:

- Ну, что ты сюда вылез? Иди, руководи боем. Я за тебя командовать полком не буду.

Бродя по вершине холма, комдив привычным ухом солдата ловил шум недалекого боя. Нахлынувший от болота густой туман не мешал комдиву ясно представлять себе все, что творилось на переднем крае. Сначала до него докатилось оттуда раскатистое «ура», а затем послышались редкие автоматные очереди и частые взрывы ручных гранат, всегда сопровождающие рукопашный бой в окопах. Потом на левом фланге вдруг раздалось несколько винтовочных залпов и поднялась оживленная трескотня пулеметов. Комдив подошел к дверям блиндажа и, послушав еще несколько секунд, крикнул:

- Что-то у тебя, Горшенин, на левом фланге не вытанцовывается?! Принимай меры!

Но скоро замолкла трескотня и на левом фланге. Шум боя заметно стих, откатившись в глубину обороны противника. Вспотевший, с всклокоченными волосами Горшенин выскочил из блиндажа и, вдохнув полной грудью свежий утренний воздух, доложил:

- Готово, товарищ гвардии генерал-майор! Первая траншея целиком наша! Завалы на шоссе разобраны. Противник отходит. Разрешите перенести командный пункт поближе? Туман, черт его возьми, мешает.

- Готово, говоришь? Хорошо. Поздравляю с удачным началом. Туман, конечно, здорово помешал. Артиллерия и авиация только по лесу за рекой и работают. Ну, ты иди, иди! Развивай успех. Танки что-то запаздывают. Уже время.

Генерал начинал нервничать. Уже пять минут тому назад танки должны были пройти мимо этого холма, а они до сих пор не появлялись. Он прекрасно понимал, что творится сейчас на маленьком пятачке земли по ту сторону реки у моста, какой напор там выдерживает пятерка разведчиков. Да и выдержит ли она? Перед глазами генерала отчетливо встало перечеркнутое шрамами, суровое лицо Чернова с насмешливо-внимательными глазами и спокойно сосредоточенное, с почти сросшимися на переносице бровями, лицо Нурбаева.

«Нет, выдержат!» - уверенно решил генерал. «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей»,- вспомнился ему отрывок давно прочитанного стихотворения.

- Выдержат! - добавил он вслух.

- Идут, товарищ генерал! Идут! - радостно закричал адъютант. Скользя по мокрому склону холма, он старался взбежать повыше, чтобы с высоты лучше рассмотреть танки, еще скрытые в тумане.

Генерал прислушался. Теперь даже сквозь туман, скрадывающий звуки и грохот отдалившегося боя, он ясно услышал рев моторов тяжелых танков и лязг гусениц.

- На одиннадцать минут опоздали, - взглянув на часы, сердито сказал генерал. - Черт знает что! Всегда эти приданные средства подводят. - Но, увидев вынырнувший из тумана головной танк, генерал вдруг с неожиданной, почти юношеской легкостью перескочил широкий кювет и подбежал к танку. Машина сбавила скорость, открылся люк, и оттуда высунулась веселая и донельзя чумазая физиономия танкиста. Генерал что-то кричал про мост, про отбивающихся в немецком доте советских разведчиков, но рев мотора и лязг гусениц заглушал голос комдива. Ничего не расслышавший командир танкового подразделения, сверкнув зубами, махнул в сторону противника рукой и еще раз улыбнулся. Потом он поднял большой палец правой руки, покрыл его сверху грязной ладонью левой и затем, завершив этот, всем солдатам понятный жест нежным похлопыванием по башне, молодым голосом прокричал в ответ:

- Не сомневайтесь, товарищ генерал! Будьте уверены!

Танкист нырнул обратно, люк захлопнулся, и танк, неукротимый, как буря, рванулся вперед.

Генерал стоял у края шоссе, держа фуражку в опущенной руке. Мимо него, вырываясь из тумана и вновь ныряя в туман, один за другим мчались тяжелые танки. И было их очень много.

Поднятый их стремительным движением ветер взлохматил седые волосы генерала.

VIII

Ром, с помощью которого разведчики старались привести в чувство Чернова, оказался бессильным. Лейтенант долго не подавал признаков жизни. Белов, вместе с Нурбаевым склонившийся над командиром, вдруг сам как-то неловко, боком опустился на пол, положив всклокоченную голову на измазанные кровью и копотью руки. Нурбаев вначале удивленно посмотрел на друга, окликнул, но, видя, что тот не шевелится, осторожно потянул его за плечо. Белов был без сознания. Желая поудобнее положить лейтенанта, Нурбаев приподнял его и обнаружил, что правая часть спины Чернова залита кровью. Осторожно сняв с лейтенанта китель, он увидел, что Чернов не только контужен: осколок пробил ему правую лопатку. Бинтуя пульсирующую кровью рану, Нурбаев почувствовал пальцами край осколка. Неловкость разведчика вызвала острую боль, и лейтенант застонал.

Перевязав офицера, Нурбаев занялся Беловым, время от времени подбегая к Прокудину, стрелявшему из пулемета. Когда Нурбаев уже заканчивал перевязывать Белова, он вдруг заметил, что лейтенант открыл глаза.

- Гвардии лейтенант! - обрадованно закричал Нурбаев. - Наши близко. Самоходки уже к мосту выходят.

- Помоги! Встану! Сам видеть хочу,- хриплым голосом проговорил лейтенант.

Поле боя закрывала серовато-синяя пелена пыли и дыма.

Из этой пелены к мосту катился смешанный многоголосый гул моторов и человеческих голосов. Было ясно, что властная, несокрушимая сила неудержимо двигалась с востока, гоня перед собой уже сломленного, но все еще яростно огрызающегося противника. Наступали самые решительные минуты боя, минуты, приносящие победу.

- Смотри, орел! - с трудом произнося слова, заговорил лейтенант, обхватив одной рукой Нурбаева за шею. - Вас только двое теперь осталось. Фашисты сейчас драп начали. Не выпускай их из-за реки. Но смотри, чтобы по тебе с тыла не ударили. Одному наверх надо. Думай. Действуй.

Синеватая бледность покрывала лицо лейтенанта. Голос становился все глуше. Нурбаев отвел офицера в глубину помещения и уложил его рядом с Беловым на ворохе плащ-палаток.